Галчонка распидорасило первым.
Услышав слабенький стук в стекло, птенец по привычке запрыгнул на раму открытой форточки и спросил:
– Кто там?
Это была последняя фраза, которую от него услышали человек, кот и пес.
Что-то чвякнуло, галчонок взорвался прямо на глазах у честной компании, заляпав потолок и окно кровавым, не несущим смысловой нагрузки узором из кишок.
– Ептвоюбо… – начав кричать на стуле с кружкой чая в руке, Дядя Федор разорвал пространственно-временной континуум, очутился в подполе и захлопнул крышку на середине фразы, которая закончилась уже в темноте погреба – …гадушумать!
Несколько маленьких перышек, кружась, будто вальсируя в замедленной съемке, плавно опускались на пол.
Проводив их мрачным взглядом, Матроскин обтер усы, на которые осела кровавая взвесь и пробормотал:
– Пиздец тебе, Печкин.
А Шарик оскалил пасть в беззвучном рыке.
***
Все началось с посылки, которую зловредный почтальон пообещал отдать только когда кто-нибудь из новоселов предъявит документы, удостоверяющие личность. Это был первый звоночек.
Аргументы про усы, лапы и хвост Печкина не убеждали, фоторужье не пугало, а логичные доводы в исполнении дяди Федора не действовали.
– Боюсь я, что полезет он в посылку, если мы ему в ближайшее время документов не покажем, – пробормотал себе под нос Матроскин, когда Печкин ушел с коробкой подмышкой. – А это нам, ребятки, ни к чему.
– Ты чего заказал-то? – поинтересовался Шарик.
– Медикаменты.
– А поподробнее? – включился в разговор дядя Федор.
– Лекарства – промурчал Матроскин, вновь уходя от прямого ответа.
– Что-то ты темнишь, Матроскин – недоверчиво посмотрел на него дядя Федор.
Кот вздохнул и выдал то, чего от него, собственно, и хотели – подробности.
– Набор я заказал, реанимационный. – И уже возмущенно, в ответ на недоумевающие взгляды Шарика и дяди Федора – Корове рожать скоро! А у нас ни у кого опыта в таких делах нету. Вот я и перестраховываюсь, всякое нужное заказываю, да литературку полезную в интернете почитываю.
– Ах ты ж сволочь! – мгновенно вскипел Шарик. – Интернет мобильный, дорогой, а он его на литературку тратит!
– Литературка пользу приносит! А от твоих сайтов знакомств, за все время, никакой пользы!
– Я себе спутницу жизни ищу! – стал оправдываться Шарик еще на тон выше.
– Шарик-Шарик, – вдруг погрустнел кот – ну где ты видел хоть что-то полезное по своему запросу «знакомства, сучки»?
– Много раз – ответил Шарик едва слышно и покраснел.
***
Сурово нахмурившись, кот еще раз проверил расположение нагана и флакончиков с валерьянкой, расположенных на ремне. Лапы помнили. Лапы безошибочно, не отклоняясь ни на миллиметр, ложились туда, куда необходимо. Левая – на рукоять нагана. Правая – на пузырек с валерианой.
– Готов.
Шарик дошнуровал кеды и заправил концы шнурков («бантики» он так и не научился завязывать) внутрь обувки, переломил ружье, вставил в стволы два патрона и тоже объявил о своей готовности.
Дядя Федор, несмотря на то, что его смогли вытащить из погреба и уложить в кровать, из шокового состояния выйти не смог. Поэтому лежал, укрытый до подбородка лоскутным одеялом, и бубнил себе под нос что-то совсем неразборчивое. И бессмысленное.
Шарик подошел к дяде Федору, потрогал лапой лоб.
– Горячий.
– Не мудрено, – пробормотал Матроскин. – Психологическая травма у пацана.
– Вот как Печкина после такого называть?
– Сукой, Шарик, сукой. Старой, выжившей из ума сукой.
***
Второй звоночек прозвенел, когда Печкин зашел на чай.
Не потому, что все ухищрения с рассказами про гуталин, которого у них и так завались, не впечатлили почтальона. Не потому, что работник почты впервые за долгие годы общения снял шапку, войдя в избу. И даже не потому, что впервые добровольно отдал галчонку печенье.
Впервые за все время, которое они его знали, Печкин пришел без посылки, которую, если не заменяли на другую, он обычно оставлял, будто забыл.
Это было чем-то вроде игры.
Почтальон как-то на пьяную голову признался, что положение беженцев он прекрасно понимает, а документы просит формальности ради. Да только в тот раз Печкин пришел без посылки, а про документы спрашивал слишком уж навязчиво. А когда Шарик со свойственной ему простотой наконец сказал, что пора бы почтальону прекратить выебываться и отдать посылку, Печкин удивленно спросил:
– Какую посылку?
– Ну дядя Печкин, – сказал дядя Федор примирительно, – мы же все здесь всё прекрасно понимаем.
– Все?! – зло блеснул глазами почтальон, – Я, например, не понимаю, о чем вы!
Подскочил, выхватил печеньку у Галчонка из клюва и, хлопнув дверью, убежал.
***
Когда вышли из дома, Шарик тут же повел носом, оскалил клыки и сказал:
– Кровью пахнет.
– Галчонок? – шепотом спросил кот.
Шарик молча пожал плечами, затем приложил палец к губам и жестами приказал Матроскину оставаться на месте. Обогнул подсвечиваемый сорокаваттной лампочкой коровник и оцепенел.
Над бесформенной кучей мяса, совсем недавно бывшей коровой, вдумчиво пережевывающей сено, вились мухи. Бордовые разводы на полу, клочья сена в бордовых пятнах, запах с привкусом окисленной меди, который ни с чем не спутаешь, и скользкая даже на вид, отражающая слабый блеск лампочки надпись:
«КОРОВА БЫЛА БЕЗ ДОКУМЕНТОВ»
с издевательским знаком ударения на букве У в слове «документов». И жуткий кровавый смайл, глазами которого стали прибитые гвоздями коровьи. Почти вытекшие и оттого выглядящие как увеличенные в несколько раз сморщенные виноградины.
– Шарик, – раздался за спиной пса голос Матроскина. – этот ублюдок написал на стекле кровью «У ГАЛЧОНКА НЕТ ДОКУМЕНТОВ», с ударением на У!
– Не входи!!! – закричал пес и рванулся к выходу, чтобы закрыть от кошачьих глаз отвратительную инсталляцию, но было поздно. Кот уже все увидел.
– Мурка-а-а-а! – закричал Матроскин, бросаясь к бесформенной, источающей запах свежей крови массе, совсем недавно бывшей беременной коровой.
***
Третий звоночек прозвенел, когда Шарик, Федор и Матроскин возились в огороде.
– А вы в курсе, – делая паузу через каждых два слова, будто пробежал стайерскую дистанцию, прокричал Печкин, – что некоторые пересылают в посылочках всякие вещества, которые по закону пересылать в посылочках не положено?
Почтальон стоял, оперевшись на забор, за которым Матроскин, Шарик и дядя Федор приводили в порядок грядки. Глаза Печкина быстро бегали из стороны в сторону, а руки, будто не совсем в ладах с хозяином, отколупывали с досок кусочки прошлогодней краски.
– И кто это такие умники, что всякие непотребства в посылках друг другу передают? – настороженно, но с долей иронии поинтересовался кот.
– Всякие разные дяди – захихикал Печкин, выделив слово «дяди» интонацией. – Хотя, может и животные какие, говорящие. Собаки с котами, например.
– А откуда ты, Печкин, знаешь, что именно передают в деревянных закрытых от посторонних глаз коробках? – подходя с другой стороны заборчика с лопатой на плече, спросил дядя Федор, глядя почтальону в его бегающие глаза.
Печкин затрясся еще сильнее, руки его, сжимавшие навершия забора, побелели от напряжения, он резко дернулся, отломив одну из досок и закричав:
– Вам, наркоманам бездокУментным, я отчитываться не обязан! – побежал прочь, придерживая свою неизменную ушанку рукой.
И остановившись на пересечении улиц обернувшись, прокричал:
– И корова у вас проститутка!
***
Не успел Матроскин взять себя в руки, как в доме послышался грохот. Затем – звон бьющегося стекла.
– Дядя Федор! – хором воскликнули пес и кот, тут же рванувшись обратно в дом.
Но было поздно. Перевернутая постель, в которой оставили дядю Федора, была пуста, одеяло сброшено на пол. А на стене, над кроватью, врезаясь в глаза и отдавая острой болью в сердце, как будто хвастаясь кровавыми грязно-красным цветом с потеками, появилась надпись:
«ДЯДЯ БЕЗ ДОКУМЕНТОВ – НИКТО»
Со всё той же косой чертой над буквой У, обозначающей ударный слог.
Я найду тебя, почтальон ёбаный!!! – заорал Шарик в потолок. – Найду и выгрызу твои престарелые кишки вместе с твоим престарелым гавном!!!
***
Наган Матрскин использовал в качестве ударного инструмента.
Почтальон сидел на крылечке в позе лотоса, обратив пустые, ничего не выражающие глаза к полной луне, когда кот мягко подкрался к нему и стукнул по темечку рукоятью пистолета. Печкин обмяк и завалился на бок, будто мешок набитый сеном. А уже спустя пару минут животные готовили для него пыточное кресло.
– Польза от тебя, Шарик, хотя бы в том, что ты не только по сучкам в интернете бегаешь, – говорил Кот, прикручивая голого по пояс снизу Печкина очередным витком скотча к нехитрой конструкции, состоящей из стула с выпиленным в сидении отверстием. – Вот «Казино Рояль», например, недаром посмотрел.
Кот перегрыз зубами ленту скотча и отбросил остатки рулона в сторону. Откупорил пузырек с валерианой, глотнул сам, а затем поднес к носу бессознательного почтальона. Тот дернулся и посмотрел осоловевшими глазами на кота.
– Ну что, почтовый ты наш голубь, говорить будем? – спросил кот и вонзил когти в висящие под стулом, покрытые седой порослью яйца Печкина.
Из залепленного скотчем рта донеслось наполненное болью мычание.
Сжимая лапу на каждом слове, кот спросил:
– Где? Дядя? Федор?
Печкин представлял собой жалкое зрелище только на первый взгляд: покрытый испаренной лоб, свалявшиеся волосы, голые худые ноги, яйца в прорези стула, телепающиеся как маятник Фуко в конце эксперимента. Залепленный скотчем рот с кровавыми разводами вокруг ленты, наводящий на мысль о последней роли Хита Леджера. Выбивались из картины жертвы лишь бесноватые глаза, в которых не было даже оттенка мысли – лишь концентрат ненависти, которую собрав по всей вселенной, прогнали через соковыжималку и струйно ввели безобидному до недавнего времени почтальону в кровь.
Кот снова запустил когти в яйца сидящего на стуле почтальона.
– Где? Сундук? С Федором?
– Фо пиикофать оффифу фабо, – пробормотал сквозь скотч Печкин.
– Шарик, разлепи уроду рот, – попросил Матроскин стоящего рядом пса.
Тот выполнил просьбу, дернув скотч так резко, как только смог.
– Что, перекопать рощицу вдоль и поперек слабо? – спросил Печкин. Кровавые сгустки выпадали из его рта, растекаясь потеками по грязно-желтому плащу. Но из горла доносилось хихиканье. – А Федечка-то ваш, он же ж живой, не кукла какая. Ему дышать надо.
– Где ты его закопал! – взвизгнул кот на грани истерики и в очередной раз вонзил когти в мошонку безумного почтальона.
– Я старенький – откричавшись и отдышавшись, прохрипел тот. – Мне кокушки для потомства без надобности. И не такое за жизнь почтальонскую терпел. А вот сыграть не откажусь.
Несколько раз загнав когти под ногти Печкина, выцарапав ему глаз и выдрав с мясом коленную чашечку используя мачете в качестве рычага, Матроскин несколько раз приводил в чувство теряющего сознание почтальона. Печкин орал, смеялся, брызгал кровавой слюной, но где дядя Федор так и не сказал.
– Во что играть? – Обреченно спросил Матроскин.
***
– Собственно, всё великолепие, оно благодаря посылочке вашей и смогло получиться. Два шприца, но начиночка разная. В одном – вода. Во втором – адреналин. Чисты-ы-ы-ый, как слеза младенческая, – вещал обезумевший почтальон. – Вот на счет три, значит, я и кто-то из вас вводим иглу в вену и давим поршенек, чтобы ни капельки не осталось. А учитывая, что его при остановке сердца всего один кубик нужно внутривенно, я думаю, что полный шприц – это то, что нужно, чтобы сквозь драйв понять, что не зря жил.
– И? – спросил кот.
– И как только жидкость из шприца вся в вене окажется, я и назову место, где Федька ваш в сундуке, на уровне двух метров ниже поверхности закопанный. Вне зависимости от того, кому передозировка достанется.
– А соврешь если? – засомневался Матроскин.
– Мне врать ни к чему. Меня натура всего живого тревожит. Вот ты, Матроскин, без докУментов, и даже кот. А ведешь себя, как еврей махровый. А евреи все – они с документами.
– А где гарантии? – спросил насупившийся Шарик.
– А зачем вам гарантии? Ты ж, Шарик, ну вылитый гопник! А у гопников как… – Печкин беззвучно пошевелил губами, вспоминая – «У каждого человека бывает такой период в жизни, когда ему кажется, что он никому не нужен». Так, кажется, Джейсон Стетхем говорил? Вы же, если это ваш друг, человечек родной ваш, брат по крови, должны быть готовы на любую, даже бессмысленную жертву пойти. Чтобы он не думал, что вам не нужен. Раз нету у вас документов, то нужно как-то доказывать, что вы достойны звания Личности. Самопожертвование, мне кажется, самый лучший способ. Разве нет? Но, уверяю, врать я не намерен. Мне только природа ваша важна. А то, ишь ты, говорящие животные, а докУментов нету. Но, только, думайте, зверята. Очень хорошо думайте. А то ведь ему кислорода в этом сундуке-то минут на двадцать осталось. Не больше. Копать надо уже начинать.
Кот и пёс молчали некоторое время, обдумывая каждый свое. Но, вдруг хором сказали:
– Согласен!
И Матроскин, обратившись к Шарику, добавил.
– Это буду я. Возражения не принимаются. Когда место станет известным, тебе будет гораздо проще его откопать. Мы, коты, роем гораздо медленнее.
Шарик, понимая серьезность происходящего, просто кивнул.
***
Дорогой читатель, мне кажется честным предупредить тебя, что у данного произведения две концовки. Более того, я считаю, что ты вправе выбрать ту, которая тебе по сердцу. Задумайся же, читатель, кому ты хочешь отдать шприц с адреналином, а кому с дистиллированной водой? Если Матроскину – листай вниз до тех пор, пока не увидишь пять двоек подряд. Если же Печкину, то просто читай дальше и остановись на том месте, где увидишь пять двоек подряд.
***
Шприцы вошли в вену почти одновременно. Глядя друг другу в глаза, кот и человек синхронно надавили на поршни. Но еще до того, как последняя капля вошла в организм Печкина, его зрачки превратились в две едва различимые точки, а самого почтальона затрясло.
– Там где вы… – тело Печкина свела судорога, но он пытался продолжать говорить. – Клад копали… – Новый всплеск дрожи.
Кот и пес сорвались с места и побежали в сторону леса.
Они неслись на пределе своих сил и были на месте уже спустя каких-то пару минут. Яма никуда не делась. Её никто и не пытался закапывать. А рядом ни одного признака земельных работ. Всё та же, не тронутая человеком, прошлогодняя листва.
– Тваа-а-а-а-арь! – заорал Шарик. Он, как и Матроскин, понимал, что весь лес перерыть за такой короткий промежуток времени невозможно. Как ты не старайся.
Конец.
22222
Почти одновременно шприцы вошли в тела и закончили свое движение синхронно, впрыснув жидкость в вены. И трясти начало Матроскина.
Зрачки его превратились в две точки, а Печкин захохотал.
– Там, где вы клад копали… – проговорил сквозь хохот Печкин.
И Шарик побежал. Он бежал так, как не бегал даже за зайцем, которому очень хотел отдать фотографию.
И очутившись на месте клада, увидел яму, которую с момента извлечения клада никто и не пытался закопать.
– Тваа-а-а-а-арь! – заорал Шарик. Он понимал, что весь лес перерыть невозможно, как бы он не спешил.
Конец.
